Воспоминания об отце

 Ирина Сергеевна Исаева

Одним из учеников и последователей И.В. Мичурина был мой отец — профессор Сергей Иванович Исаев. Его жизнь продлилась 84 года, и если описать её последовательно, получится жизнеописание. Но мне кажется, что биография человека творческого, каким был мой отец, должна начинаться не с начала, а с самого важного события в его жизни, определившего судьбу и предназначение.

А было так. В 20-е годы отец учился в Тимирязевской сельскохозяйственной академии и одновременно вёл занятия на станции юных натуралистов в Сокольниках. Летом он возил ребят в Козлов, в опытный сад Ивана Владимировича Мичурина. Встреча с великим селекционером и стала переломным моментом, определившим судьбу моего отца. Из рук И.В. Мичурина он получил семена яблони с наставлением вывести из них сорта с длительной лёжкостью плодов. Эту работу отец начал ещё вместе с юннатами в Москве, наверное, вряд ли предполагая, что она будет длиться более двадцати лет и завершится созданием классических сортов российского сада — Северного синапа и Памяти Мичурина.

Селекционная работа с яблоней так увлекла отца, что он, бросив Москву, квартиру, хорошую работу, вместе с мамой и только что родившимся моим старшим братом (ныне известный академик, лесовод) в 1932 г. переехал в Козлов (сейчас — г. Мичуринск). Это было время становления плодоводческой науки, базирующейся на идеях И.В. Мичурина и формировавшейся возле этого великого учёного. Тогда был впервые создан Научно-исследовательский институт садоводства, где отец стал первым заведующим отделом селекции. Одновременно он заведовал кафедрой генетики и селекции в учебном Плодоовощном институте.

Первые же его ученики разъехались по всей необъятной стране и в самых разных климатических зонах — в горах и в пустыне, в степях и среди лесов — приступили к созданию новых сортов плодовых растений. Там, где они поселились, возникли научные центры, опытные станции, зашумели сады. В 1934 г., за год до своей смерти, к ним с приветствием обратился великий И.В. Мичурин: «Я твёрдо убежден, что вы не остановитесь на достигнутых мною успехах, а дружно возьмётесь за разработку новых, более современных методов, ускоряющих выведение скороспелых и урожайных сортов». И они создадут ту основу, благодаря которой наша страна по сортовому разнообразию и многочисленности новых для сада культур не имеет себе равных. И только недавно я отчётливо поняла, что воспитал эту первую (а во многом и последующие!) замечательную плеяду селекционеров мой отец. Сначала он обучал их студентами, а затем, превратив свой отдел в научном институте в «мозговой центр» отечественной селекции, координировал их работы уже как специалистов.

В набросках, к сожалению, так и не написанной им книги воспоминаний, отец писал: «В ту памятную весну 1935 года сады в Мичуринске цвели особенно обильно. Мы провели много скрещиваний. Но больной И.В. Мичурин впервые за многие годы не вышел этой весной в свой экспериментальный сад. А в начале июня, когда отцвели яблони, страна проводила его в последний путь. Было тяжело думать, что мы уже никогда не увидим Мичурина. Но мы были молоды, мы твёрдо обещали продолжить его нужное для страны дело». И всю жизнь отец неуклонно выполнял это обещание.

И вот что поразительно: когда я знакомилась с происхождением лучших его сортов, то неожиданно обнаружила, что большая их часть (Медуница, Десертное Исаева, Красавица сада, Осенняя радость, Юный натуралист, Коричное новое, Ивановка, Победитель, Россиянка и т. д.) были получены именно от скрещиваний «в ту памятную весну 1935 года…». А ведь потом будет ещё долгая жизнь, и каждую весну все новая и новая гибридизация. Появятся и новые сорта — Московское позднее, Московское зимнее, Аэлита, Поливитаминное, Услада. Но мне кажется, что все-таки лучшие сорта как-то неожиданно одновременно зародились именно в весну ухода в вечность И.В. Мичурина. И вот ещё что: ровно через месяц после смерти великого селекционера в Мичуринске появилась на свет я, и, как знать, не в этом ли уже было мне предначертано стать садоводом.

Рассказывая биографию отца, я могла бы огра-ничиться упоминанием только светлых сторон его жизни. Но все-таки решаюсь рассказать и о трагедии, которая про-изошла с ним ещё в тот начальный период работы. Ведь в преодолении беды как нельзя ярче проявились и его целеустремлённость, и сила воли, позволяющая двигаться к намеченной цели. Про-явление этих, быть может, стержневых черт его характера я не раз наблюдала в течение всей его жизни.А случилось вот что: перед отъездом в Козлов отец заболел, но так торопился приступить к новой работе, что уехал, не завершив курс лечения. Первый же укол, сделанный в Козлове, вызвал осложнение, а после третьего отца парализовало. Мама перевезла его в Москву, и поначалу у врачей не было никакой уверенности в том, что он встанет на ноги. А он встал и даже, окончательно не выздоровев, снова уехал в Козлов. И я иногда думаю: не прояви он тогда мужество и решительность, наш российский сад выглядел бы сейчас иначе, потому что не было бы в нём многочисленных сортов, выведенных моим отцом.

Отец был селекционер Божьей милостью. Число сортов, выведенных им или с его участием — более 40. Среди его бумаг я нашла сделанные им в конце жизни расчёты за 9 лет (1976-1984 гг.): в питомниках его сорта были размножены в количестве почти 6 000 000 деревьев, что при посадке 200 деревьев на 1 га составляет около 30 тысяч гектаров промышленных садов. И ещё один расчёт: саженцы его сортов составляли более 22 % (то есть почти четверть) от общего количества саженцев, выращенных в то время. А сколько ещё размножалось в садах научных учреждений и садоводами-любителями!

Но вернёмся к 30-м годам. Тогда отец разрабатывал первые методические рекомендации по селекции плодовых растений, ездил по необъятной стране, организовывая опытные станции са-доводства. И все-таки основным своим делом он считал выведение новых сортов яблони. Ещё в самом начале своей селекционной деятельности он за-программировал свойства будущих сортов, составил план их создания и всю жизнь настойчиво шёл к намеченной цели.

В селекции есть два самых ответственных момента: правильность подбора ро-дительских пар для скрещивания и отбор из многочисленных сеянцев тех един-ственных, которые будут соответствовать замыслу селекционера. Ошибка в подборе родительских пар оказывается роковой, потому что для исправления её не хватает жизни селекционера. Ошибка при отборе сеянцев также невосполнима, потому что приводит к утере рожденного, но не оставленного на Земле сорта. Вот и представьте, сколько селекционер должен знать и как должен быть наблюдателен, чтобы в конце своей жизни (увы, раньше не получается) не оказаться с пустыми руками. А ещё представьте, какой чисто физический труд ложится на плечи человека, дерзнувшего стать селекционером. Гибридный фонд в отцовском саду состоял почти из 30 тысяч растений, а это значит гектары, гектары и гектары посадок. И каждое деревце надо было знать «в лицо», не раз к нему подойти, оценить, сделать отметки в журнале наблюдений и, наконец, решиться отобрать из огромного числа растений те немногие, которые поначалу и подходят-то всего лишь как кандидаты в сорта.

В 1941 г. отец принял предложение возглавить кафедру селекции плодовых культур Саратовского сельскохозяйственного института. В Саратов мы переехали за две недели до начала войны. Первый день войны для меня неразрывно связан с первым моим воспоминанием отца: с горькой вестью мы приходим к нему на огород, и чётко в памяти — его резкое движение руки, буквально всаживающее лопату в землю, и лицо, черты которого не помню, но необычайность выражения запомнилась на всю жизнь.

У отца, как у известного учёного, была бронь. Но в какой-то особо тяжёлый момент войны он всё-таки попытался уйти на фронт с ополчением. Потом нередко, смеясь, рассказывал, что был отстранён по причине полнейшей непригодности. А я думаю, что это сам Господь Бог уберёг его, предназначил создавать для людей прекрасные сорта яблони.

В Саратове отец работал в старом классическом поволжском саду, расположенном, как мы говорили, «за глубоким оврагом, у аэродрома». Этого сада уже нет, но место, где он был, до сих пор называют Исаевский сад. Ходили туда пешком, что с учётом преодоления крутых склонов оврага было весьма утомительно. А в первые годы войны, спасаясь от бомбежек, мы просто там жили. И мне до сих пор помнится, как я ещё дошкольницей вместе со студентами опыляю под руководством отца цветки яблони и пусть наивно, по-детски понимаю: рождается новый сорт. К сожалению, по-настоящему развернуть селекционную работу в Саратове война помешала. Но, работая здесь, отец даже в первые военные годы умудрялся ездить в Мичуринск, чтобы довести работу с оставшимися там гибридными сеянцами до создания новых сортов. И, кстати, именно за эти сорта в 1950 году он получил высшую по тем временам Сталинскую премию, и тогда же новые сорта были высажены в саду Кремля.

Но какие бы усилия отец ни прилагал в те грозные военные годы по созданию своих первых сортов, я думаю, что они вряд ли бы были столь успешными, если бы не поразительное отношение в то время к садам.

Мичуринск оказался под угрозой захвата немцами. Было голодно и, конечно, на созревающие в саду яблоки было много охотников. Отец беспокоился, что он не сможет точно оценить урожай своих гибридов, описать их яблоки и провести с ними другие необходимые работы. И тогда по договорённости с командованием к каждому дереву, которое отец считал наиболее ценным и вероятным родоначальником нового сорта, был выставлен караул из курсантов местного летного училища — с винтовкой и соответствующим ей штыком. Правда, вскоре выяснилось, что голодные мальчики не выдерживают искушения яблоками и используют штык в качестве плодосъёмника. Штык сняли, а разводящему караул было вменено в обязанность при смене караула предварительно пересчитывать яблоки на дереве и под ним. Я думаю, что более точного учёта урожая после этого у отца никогда уже не было. И не будь такого отношения к делу, скорее всего, не только яблок бы не досчитались, но и деревья пошли бы на дрова, а значит, не появились бы в наших садах новые, замечательные сорта. А когда угроза захвата Мичуринска стала реальной, с наиболее ценных деревьев были срезаны черенки и отправлены для прививки в три разных места: в Алма-Ату, к отцу в Саратов, а третьего места не помню… и спросить уже не у кого.

И ещё не менее поразительную историю рассказал мне отец. В 1943 г., в самый разгар войны, в Саратов пришли две правительственные телеграммы: одна на имя отца — срочно прибыть в Москву на совещание по садоводству, и вторая на имя секретаря обкома — обеспечить прибытие моего отца в Москву. Отец рассказывал, что по назначению его доставили на каком-то военном самолёте. Совещание вёл тогдашний заместитель Председателя Верховного совета РСФСР, народу было немного, из учёных — он один. Принимался закон о садах. Отец вспоминал, что когда он удивлённо спросил, о каких садах может сейчас идти речь, то на него, как он говорил, «цыкнули», сказав, что это свидетельствует о нашей уверенности в победе, а сады, о которых мы сейчас думаем, будут памятником погибшим. И, кстати, во исполнение этого закона после войны их действительно посадили предостаточно, вот только потом многие из них были безжалостно загублены.

И навсегда я запомнила рассказ тогдашнего студента из Мичуринска О.Н. Мятковского, как учёных и студентов эвакуировали за Урал: на 100 километров впереди состава ехал директор института, объясняя на всех станциях и полустанках железнодорожным начальникам, что он вывозит национальное достояние — учёных-садоводов и студентов. И составу везде давали «зелёную улицу».

В 1949 г. наша семья вернулась в Москву. Отец возглавил кафедру генетики и селекции Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова и вскоре стал деканом биологического факультета. Это были годы строительства нового здания МГУ на Ленинских горах, научного переоборудования университета и закладки ботанического сада. В Ботаническом саду МГУ на Ленинских горах отец высадил замечательную коллекцию сортов яблони и в их числе — лучшие из своих гибридов. В этом саду мне суждено было после окончания Тимирязевской академии проработать почти 20 лет и выполнить, во многом под руководством отца, кандидатскую и докторскую диссертации. На моих глазах многие из его гибридов становились сортами и получали «путёвку в жизнь».

Сергей Иванович много времени проводил в научных садах, но я убеждена, что всё-таки садом его души был наш семейный сад в дачном посёлке «Мичуринец». Удивительное это место, я и сейчас там живу: три улицы в знаменитом подмосковном писательском поселке Переделкино, которые в 30-е годы И.В. Сталин почему-то решил выделить для учёных-садоводов.

Им вменялось в обязанность иметь хороший сад, даже проверки на этот счёт время от времени проводились. Работа в университете внешне была очень благополучна и престижна, на самом же деле это была череда напряжений и неприятностей, и мама всегда говорила, что отца спасает сад. Сколько раз, бывало, отец, возвратясь с работы, входил в калитку и, не заходя в дом, шёл в сад и долго стоял и смотрел, какой у него цветок расцвел, какие плоды поспевают. И было ясно: у отца неприятности на работе и ему надо успокоиться.

Отец был знатоком не только плодовых, но и декоративных растений, и чего он только не выращивал в нашем саду! Но, конечно, обустраивать наш сад он начал с яблони. Вместе со мной, ещё школьницей, высадил в начале 50-х годов многие из уже имевшихся у него в ту пору сортов. А ещё перепривил своими сортами ветки неведомо откуда попавшей к нам на участок дички. Теперь это дерево-сад, память о самом дорогом для меня человеке, творчество, творение его рук.

Бывает, защемит сердце, когда где-нибудь в российской глубинке, в беседе с кем-то из местных садоводов услышишь: «А у меня в саду есть сорта Сергея Ивановича». Не по фамилии называют, а уважительно, по имени-отчеству, ну что ж, значит, уже и народный учёный.

Мой отец был, несомненно, одним из крупнейших селекционеров XX века. Я горжусь своим отцом, и вряд ли бы состоялась как человек и учёный, если бы не его домашняя школа. Страстный библиофил, он собрал прекрасную библиотеку, в которой наряду с книгами по специальности столь же достойно была представлена художественная литература и, прежде всего, поэзия. Нередко он читал мне вслух, и это всегда было что-то необычайно интересное. Энциклопедичность его знаний меня поражала, и я нередко спрашивала: «Откуда ты всё знаешь?» Он был замечательный рассказчик и воистину златоуст на публичных выступлениях. Отец необыкновенно любил мою маму, и я не помню ни одной родительской ссоры или даже просто повышенного при разговоре голоса. Он был очень доброжелателен и вежлив, красив и артистично элегантен — было в нем что-то чеховское, и для меня он служит образцом русского интеллигента, какого сейчас уже редко встретишь.

Уже на склоне лет, в 1982 г., отец за выдающиеся достижения в области выведения новых сортов яблони получил высшую награду селекционеров — золотую медаль И.В. Мичурина. Но, думаю, главный итог его жизни — не эта награда, а его научные исследования, книги, статьи, его ученики, вообще всё то, что называется научной школой. Воистину прав поэт: «Учитель, научи ученика, чтоб было у кого потом учиться». Ведь и сейчас через учеников Сергея Ивановича Исаева его идеями «подпитываются» новые поколения селекционеров.

Ирина Сергеевна Исаева,

доктор сельскохозяйственных наук,

фото из семейного архива автора